Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин

— На наблюдательный? — обратился к Береговому начальник штаба Марачков.

— Поезжайте один, я загляну на четвертую батарею.

Батарея сегодня расположена повзводно. Второй взвод — на закрытой огневой позиции. Орудия первого взвода несли противотанковую службу. Миновав реку, околицу села, Береговой свернул к орудию Соколова. Где оно? Вчера оно стояло на задах огорода, за пустым сараем. Прошлой ночью Береговой вместе с командиром взвода лазил по этим местам.

— Товарищ младший лейтенант, — окликнул его кто-то, — первое орудие занимается подготовкой, занятия проводит командир взвода Макатаев.

Низкорослый и коренастый, на коротких кривых ногах, Макатаев стоял не шелохнувшись, и его степные узкие глаза горели лукавым огоньком самодовольства. За ним — высоченный и нескладный Соколов, не в силах скрыть торжества, широко и откровенно улыбался. Молча Береговой принял рапорт, молча пожал руку. Ничего не скажешь: орудие замаскировано отлично.

Возле орудия, прикрытого сверху маскировочной сетью, строго по-уставному застыл орудийный расчет. На лицах бойцов — усталость и сосредоточенность. Начищенное орудие тускло поблескивало свежей смазкой. Горкой лежали не учебные, а настоящие боевые снаряды. Остро пахло сырой землей. В перекур, продолжая, видимо, старый разговор, Соколов возбужденно доказывал:

— А вот такой случай. Выскочили вон из-за того бугра немецкие танки, а мы орудия не успели развернуть. Думаешь, я хорониться буду? Да я на них с кулаками пойду и тебя идти заставлю.

Вторую неделю Соколов командовал орудием. Он пытлив, сообразителен, быстр на решения, по-командирски волевой, но еще совсем по-мальчишески азартен и наивен. Ему возразил заряжающий Забара, немногословный, сдержанный алтаец:

— Вы, товарищ старшина, как в кино рассуждаете. Наших людей беречь надо. Вон какой ориентир соорудили, к примеру, — Забара протянул руку в сторону элеватора. Элеватор, белый и на расстоянии легкий, высоко поднялся над оранжевыми деревьями. Его-то и обозначили одним из своих ориентиров огневики. — Так вот и его жалко будет сшибать, ежели немцы там свой наблюдательный пункт устроят. А уж людей...

— Ну, конечно, ты будешь жалеть элеватор, а фашисты тем временем сюда прорвутся, — проговорил с нескрываемой желчью Соколов и вызывающе взглянул на Забару.

— Бить я их буду... еще как бить, — с внутренней силой отозвался заряжающий, — да только жалко до слез народное добро... создавали, строили... Сколько богатства накопили, не перечтешь, и — на тебе! — разрушай все это. Подумать и то больно.

Забара умолк и жадно, редкими глубокими затяжками докурил самокрутку. Соколов пристально и настороженно смотрел на заряжающего, он уже согласился с доводами своего противника, и только выжидал момента, чтобы бурно высказать это. А тот неторопливо погасил окурок о каблук сапога и, не отрывая глаз от загоревшегося в закатных лучах элеватора, с еще большей силой продолжал:

— Трудно даже выговаривать такие слова об истреблении богатств наших, чтоб они не достались фашистам... Нелегко... После победы-то снова надо будет собственными руками обстраиваться.

— Помогать будут, — неожиданно вставил Макатаев и потрепал заряжающего по плечу.

— Кто помогать будет?.. англичане да американцы, что ли? — усмехнулся Забара. — Держи карман шире!..

— Ты совсем не так меня понял... совсем неправильно, — волнуясь, оправдывался Макатаев и вскочил на ноги. Он говорил с резким акцентом. — Мы сами друг другу помогать будем. Скот, медь, хлопок... много хлеба Родине давать будет Казахстан.

Макатаеву явно недоставало слов для ясного выражения своих мыслей, он еще больше волновался, жестикулировал и, словно оправдываясь, заключил:

— Правильно я говорю?

— Ой, как еще правильно, — восхищенно вставил Соколов, а Забара поглядел на него ласковым, отцовским взглядом:

— Вот она — наша силушка, и никому ее не переломить. — Забара помолчал и тяжело вздохнул, словно на его душе лежала большая забота.

— Что это вы сегодня невеселы? — спросил Береговой заряжающего.

— Положение, выходит, нелегкое, — охотно объяснил тот. — Не напрасно же нас поставили защищать Москву. Значит, надеются на нас москвичи. Тут уж надо постоять.

— И постоим! — возбужденно подтвердил Соколов.

Макатаев, не уловив смысла, заложенного в слове «постоим», решительно возразил:

— Зачем стоять?.. Бить надо, скорее уничтожить фашистов надо. Почему мешают честным людям жить? — гневно выкрикивал он. — Я агроном, ученый. Мне надо бесполивной рис создавать. Все это мне — казаху — дала Советская власть, партия... Москва... а фашисты снова меня батраком хотят сделать! — задыхаясь, торопился он высказать все, что накипело у него на сердце, и вдруг наскочил на Забару, который попытался что-то оказать: — А тебе... тебе что надо?

— Мне многое надо, — обстоятельно и спокойно ответил Забара. — Я хочу жить... Я хочу работать, да так работать, чтобы наш колхоз «Светлый ключ» весь был в садах, чтобы открылось в нашем колхозе свое музыкальное училище и дочка моя стала певицей!.. А теперь перво-наперво я хочу... ох, как хочу победить врагов нашей земли...

Забара дышал редко, глубоко, и когда произносил последние слова, его ладони сжались в тяжелые кулаки.

— Вот это и называется, — постоять за правду, — неожиданно заключил он, не обращаясь ни к кому, но Макатаев сейчас хорошо его понял. Виноватая и в то же время счастливая улыбка появилась на его губах.

Попрощавшись с огневиками, Береговой уехал на наблюдательный пункт. На наблюдательном пункте — строгий порядок: на местах стереотруба, буссоль, дивизионный планшет... От этого порядка за версту несло совсем небоевой обстановкой. На отрытой в стенке окопа полочке разложены ручные и противотанковые гранаты. К командирам батарей и к штабу дивизиона протянуты провода. То и дело дежурные телефонисты, не скрывая удовольствия, вполголоса перекликались:

— Весна... весна. Проверка...

— Проверка, Сокол...

— Ленинград слушает...

Марачков встретил Берегового, потирая ладони. Ему очень нравились деловитость и серьезность, царившие на наблюдательном пункте.

— Вы знаете, — пояснил он Береговому, — отсюда можно даже до штаба дивизии дозвониться.

— А с пехотным полком связались?

— Вам кого вызвать? — ответил за начальника штаба телефонист.

Береговой улыбнулся телефонисту, сел за стереотрубу и, прильнув к окулярам, начал сверять правильность углов между ориентирами.

В сумерках ориентиры едва различимы. В сплошную темную полосу слились деревья на «вражеской опушке», синевато-стальными холмами высились стога сена за оврагом, на небольшом лугу. И сколько видел глаз — всюду было безлюдно. Наблюдательный пункт, врытый глубоко в землю посреди огорода, казался Береговому одиноким и всеми забытым уголком, где неведомо зачем сидели люди, подбадривавшие друг-друга случайными репликами.

— А знаете, — наклонился к Береговому Марачков, — тут, в пятидесяти метрах от нас, обосновались минометчики.

— Какие минометчики?... Их наблюдатели, что ли?

— Да нет. Батальонные минометы поставила пехота.

— Скверно, — притворно насупился Береговой, — начнется бой — они нас с первого выстрела демаскируют.

— Наблюдательный пункт не сможет работать, и батареи наши будут молчать, — поддакнул начальник штаба, хотя ему, как и Береговому, было приятно в эту минуту сознавать, что рядом, в каких-нибудь сорока шагах от них, притаились на пустынном, сыром и черном огороде боевые товарищи.

— Ловко ж они запрятались, — чтобы прервать паузу, восхитился Береговой минометчиками, — пробираясь сюда, я их не заметил.

— Хорошо закопались, — одобрительно, в тон ему отозвался Василий Марачков и, помолчав, добавил: — Пора в штаб: документацию отработать надо.

— Да, поехали. Здесь оставьте начальника разведки. А начальнику связи отдайте распоряжение связать наблюдательный пункт с орудиями, выставленными на противотанковые позиции.

Береговой уступил разведчику место у стереотрубы и протиснулся в узкий проход вслед за Марачковым.

4

Третьи сутки глядели артиллеристы на запад, откуда должны были появиться немцы. Даже гром отдаленной артиллерийской канонады не доносится до них. Редко-редко пролетал «мессер» или плавно, с прерывистым ревом плыли «бомбачи» на Москву.

В который раз принялся Береговой выверять ориентиры, реперы, плановые и внеплановые огни. И вдруг замер у стереотрубы. Там, где дорога как бы надвое располосовала березовую рощу, он увидел: всадники, по четыре в ряд, медленным шагом двигались на него. Впереди всадников — тачанка, какие встречаются только в кинокартинах да в рассказах о героях гражданской войны. Легкие светло-серые кони, точно три крылатых лебедя неторопко катили тачанку, на которой торчал станковый пулемет. Впереди сидел человек в черной бурке, за его спиной — три военных.